Запретная страсть: Моя ночь с профессором в университетском кабинете

Осень в университете всегда дышала сыростью опавших листьев, ароматом старых фолиантов и той неуловимой тревогой, что заставляет сердце биться чаще. Клёны за окном сбрасывали яркие листья на мокрый асфальт, а студенты, закутанные в шарфы, спешили по двору, не замечая, как день угасает. Я стоял у окна в своём кабинете на третьем этаже, глядя на это всё, и чувствовал, как одиночество накрывает волной. Тридцать пять лет, профессор литературы, эксперт по романтизму — звучит внушительно, но в реальности это просто мужчина с сединой на висках и глазами, уставшими от бесконечных страниц и чужих мыслей.

Мой кабинет был моим царством: полки с книгами до потолка, массивный дубовый стол, заваленный стопками эссе, и вечный запах кофе, который я варил сам, чтобы не сойти с ума от рутины. Здесь я мог быть собой — или тем, кем притворялся. Но в последние недели стены начали давить. Виной тому была она. Анна. Двадцать лет, второкурсница с острым умом и взглядом, который проникал в душу, как кинжал.

Я заметил её на семинаре по Байрону. Она сидела в третьем ряду, наклонив голову, и её пальцы вертели ручку, пока я рассуждал о мятеже и страсти. Когда она подняла руку и заговорила о желании как о разрушительной силе, её голос — низкий, с лёгкой хрипотцой — зацепил меня. Не слова, а интонация. Она была не просто умной — в ней горел огонь, тот самый, что я искал в поэзии, но редко находил в жизни.

С тех пор она стала частью моих мыслей. Задерживалась после лекций, задавая вопросы, которые были предлогом для беседы. Её тёмные волосы с каштановым отливом пахли ванилью, а когда она улыбалась, прикусывая губу, я ловил себя на том, что смотрю слишком долго. Я не должен был замечать её тонкие запястья или то, как свитер облегает грудь. Но замечал. И это пугало, заводя одновременно.

Сегодня она снова осталась. Аудитория опустела, я собирал бумаги, когда услышал: "Иван Сергеевич, можно вопрос?" Она стояла у первой парты, наклонившись вперёд. Зелёный свитер подчёркивал формы, шарф висел небрежно, а от неё веяло дождём и чем-то сладким, манящим.

— Конечно, Анна. Что беспокоит? — Я улыбнулся, стараясь звучать отстранённо, но взгляд скользнул по её губам.

Она подошла ближе, пальцы коснулись стола. "Я читала 'Манфреда'. Байрон пишет не только о вине, но и о желании. О том, чего нельзя, но хочется так сильно, что... ломает. Вы согласны?"

Вопрос был невинным, но тон — нет. Её глаза горели, голова наклонена. Я замер. "Байрон всегда о границах. Желание — это война с собой, с миром."

Она шагнула ближе. "А вы верите в эту войну? Или иногда лучше сдаться?"

Воздух сгустился. Её слова висели, как дым. Я должен был отстраниться, но вместо этого приблизился. "Анна, это опасно."

Она улыбнулась — дерзко, с лёгкой дрожью. "Опасно? Почему? Потому что хотите, но боитесь?"

Её рука коснулась моей — теплое, лёгкое прикосновение. Я не отодвинулся. "Нам нельзя."

Она наклонилась, губы близко. "Почему? Я чувствую это. Вы тоже."

Я поцеловал её. Губы мягкие, солоноватые от дождя. Она ответила жадно, руки на моей груди, цепляясь за пиджак. Я прижал её, чувствуя тепло сквозь ткань. Это было безумием, но я не остановился.

Дверь заперта — привычка спасла. Я подвёл её к столу, она села на край, обхватив ногами. Свитер слетел, кожа бледная, с веснушками. Я целовал шею, вдыхая ваниль, её стоны — тихие, хриплые — заводили. "Ты уверена?" — выдохнул я, дрожа.

"Да. Хочу тебя," — прошептала она, глаза в глаза.

Джинсы слетели, она приподнялась. Я вошёл медленно, чувствуя тесноту, тепло. Она выгнулась, стонала, царапая спину. Ритм ускорялся, её грудь прижималась, дыхание сбивалось. "Иван..." — выдохнула она, и я заглушил поцелуем.

Когда оргазм накрыл, она сжалась, крикнула тихо. Я кончил следом, обнимая крепко. Мы замерли, дыша тяжело. Её волосы на моей щеке, запах секса в воздухе.

"Что теперь?" — спросила она, не глядя.

"Не знаю. Но не хочу заканчивать."

Она подняла голову, глаза блестели. "Я тоже."

Дождь стучал, кабинет пах ею — и нашей тайной. Я знал, это ошибка. Но в тот момент... не жалел.